Фотограф Людвиг Гутманн

Разглядываю снимок. Человек на фото — почти наверняка артист: актёр, певец или танцор. Скорее всего, это портрет в сценическом образе — типичная практика начала XX века, когда артисты фотографировались в костюмах своих ролей и раздавали такие карточки как сувениры. Подписи нет. Прогон по базе интернета ничего не дал.
Так что имя этого человека и его судьба — остаются неизвестными.

А вот Людвиг Гутман — фигура известная. Признанный венский театральный и портретный фотограф начала XX века. Он снимал актёров, оперных певцов, танцоров — в сценических костюмах, с реквизитом. Его работы публиковались в театральных и светских журналах.

С 1905 года он владел фотостудией по адресу Währingerstraße 18, Wien IX — точно как указано на обороте моей открытки.
Гутман был своего рода «официальным» фотографом театральной и музыкальной жизни Вены.

После аншлюса — включения Австрии в состав нацистской Германии в 1938 году — он, будучи евреем, лишился студии.
А в 1942 году его депортировали в гетто Терезин в Чехии, где спустя несколько месяцев он скончался.
Итак, годы жизни фотографа Людвига Гутмана: 23.06.1869 — 18.04.1943.

К сожалению, мне так и не удалось найти ни одного портрета самого Людвига — ни фотографии, ни автопортрета, ни рисунка.
Но, к счастью, кое-что всё же уцелело: его работы — выразительные портреты артистов и композиторов начала XX века. Они были оцифрованы и теперь доступны в архивах и онлайн-коллекциях. А вот фото артиста с моей открытки, возможно, существует только в единственном экземпляре.

Первый снимок: актер Александр Жирарди (Alexander Girardi) с коллегой по спектаклю.

Фото в центре: тенор Луи Тройман (Louis Treumann).

Третий снимок: оперная певица Берта Киурина (Berta Kiurina) в роли Джульетты.

Когда я искала информацию о фотографе, то неожиданно наткнулась на человека, который был его почти полной тёзкой. Отличие — всего в одну букву: двойная «т» в фамилии. Людвиг Гуттманн.
Он тоже жил в те страшные годы, тоже был евреем — и тоже оказался перед выбором между гибелью и бегством. В 1939 году ему удалось уехать в Великобританию. Тем самым он спас себя и свою семью.

Но не только.

Он был нейрохирургом. И не просто хорошим врачом, а человеком, который увидел в парализованных пациентах не конец жизни, а её продолжение. Он вернул им тела — через движение. И вернул им жизни — через игру.

Именно он, Людвиг Гуттманн, в послевоенной Англии положил начало тому, что мы сегодня знаем как Паралимпийские игры.
Сначала — стрельба из лука по мишеням, сидя в инвалидной коляске. Потом — десятки видов спорта, сотни участников, затем тысячи. А сегодня — миллионы вдохновлённых историй по всему миру.

Один Людвиг — фотограф — погиб в Терезине.
Другой Людвиг — врач — спасся, прожил долгую жизнь и изменил судьбы миллионов.
Такие разные, но объединённые тем, что для фашистов они были врагами по одной лишь причине — своей национальности.

Хочу поделиться рассказом моей тёти про бабушкину подругу Гиндочку.
Она тоже, как и оба Людвига, была из еврейской семьи.

Фашисты в Минске создали гетто и сгоняли туда евреев не только из города, но и привозили поездами со всей Европы.
Поначалу говорили, что это будет отдельный район, где евреи смогут жить своей общиной. Люди сами переселялись, даже обменивались жильём с русскими и белорусами, чтобы попасть в «безопасную», как они поначалу думали, зону.

Гиндочка в это время была в гостях у подруги в другом городе. Её родители переехали в гетто без неё. Но когда территорию закрыли, по периметру выставили солдат с собаками — отец Гинды понял, что вскоре произойдёт нечто страшное.

Дом моего прадедушки стоял рядом с гетто. Он был деревянный и единственный двухэтажный в округе. Возможно, поэтому его выбрал немецкий офицер: занял второй этаж, а семья прадеда осталась на первом.

Однажды отец Гиндочки через забор окликнул прадеда. Им удалось поговорить буквально пару минут. Он попросил разыскать дочь и спрятать. Также передал для неё несколько золотых семейных реликвий: кольца и брошь. Они договорились встречаться раз в неделю, но больше он на встречу не пришёл.

Гиндочка нашлась сама. Она пришла к нам, чтобы узнать, что случилось.
Но к таким новостям она не была готова.

Прадедушка спрятал её у нас в доме. Присутствие немецкого офицера на втором этаже обеспечивало своеобразную «охрану»: дом не досматривали.
Но как долго можно было так жить?

Прадед решился. Он аккуратно подправил имя в её паспорте — из Гинда сделал Гинза.

В Минске тогда было много блокпостов и патрулей. И вот однажды, в одном из патрулей, Гинда узнала студента с другого факультета.
Он сказал: «Докажи, что ты не еврейка» — и велел произносить слова с буквой «р»: рыба, рак, рыбак. К счастью, Гинда не картавила — и её отпустили. Но что она пережила за эти минуты…

Золотые изделия от родителей, очень помогли. Она постепенно обменяла их на еду, оставив только мамину любимую брошь.

После войны Гиндочка эмигрировала в США, вышла замуж, родила детей.
Каждый раз, приезжая в Минск, она не только посещала братскую могилу, но и навещала семью моего прадеда — и благодарила за своё спасение.

Сейчас, когда в живых нет ни Гиндочки, ни многих из моих родных, её дети и внуки, приезжая в Минск, по-прежнему навещают мою тётю. Так велела их мама. А брошь сохранилась и передается в их семье из поколения в поколение, как символ любви и стойкости.

Вот так, исследуя судьбу еврейского фотографа, мне захотелось рассказать и историю своей семьи.